Сказка о радостях и заботах президент-муаллима

В тридевятом царстве – аналогуолмаяновом государстве жил-был президент-муаллим. Забот и радостей в жизни президент-муаллима было предостаточно, как, собственно, и у всех президент-муаллимов в мире, поскольку править любым царством и весело, и грустно поочередно. Но помимо того, у нашего президент-муаллима была одна такая большая радость, что прочие президент-муаллимы могли только о ней мечтать, и одна такая закорючная забота, что им даже страшно было ее примерить на себе. И, кстати, и радость, и забота, были династическими, то бишь достались президент-муаллиму от покойного его батюшки – тоже президент-муаллима.

Радость, которую унаследовал президент-муаллим у светлой памяти своего предка, происходила от наличия Контракта века, благодаря которому озолотилась жизнь президентмуаллимовой семьи. Смотрел и не мог нарадоваться он на свои многочисленные богатые терема, понастроенные по всему белому свету, на запечатанные свои пузатые сундуки, раскиданные по заморским офшорам и на знатные наряды своих царевн – писаных красавиц, пошитые лучшими портняжными домами диковинных стран. Даже челяди и презренным холопам достались крохи от несметных этих богатств. Запускал руку президент-муаллим в рыхлую россыпь гяпиков в государственной казне и пригоршнями разбрасывал холопам, надменно приговаривая: «Кабы не мой светлой памяти батюшка, покосил бы вас мор с голодухи. Воздайте ему молитвы, да и мне поклонитесь мордой оземь…».

Словом, не Контракт Века, а рог, вернее, труба изобилия.

Радость радостью, но вот закорючная династическая забота довела президента-муаллима до седин в висках. Как укладывал он головушку на пуховую подушку, так все радости в миг улетучивались из нее и посреди ночи залезали вместо них тяжкие думы о терцелостности, а точнее, о ее утрате. Проклинал тогда президент-муаллим своего батюшку, который в бытность свою президент-муаллимом отдал на растерзание басурманам-сепаратистам целые волости, тогда как сам поначалу грозился, что принудит их к смирению. Отдал волости на растерзание, похлопал по плечу сына, будущего президент-муаллима, мол, утешайся Контрактом века, и был таков - почил в бозе. И пришлось нашему президент-муаллиму пятнадцать лет волочить на себе бремя батюшкиного греха.

Все перепробовал президент-муаллим. Он и челобитные государям – императорам слал, и войско с воеводами на бранное поле снаряжал, и даже злостных басурман – сепаратистов сам умаслить пытался. Дескать, покоритесь мне самовольно, запишитесь ко мне в холопы, и тогда удостоитесь превеликой милости. Буду вам медяки швырять пригоршнями и катать вас как сыр в масле. И так, и этак уговаривал президент-муаллим, да не поддались на уговоры поганые сепаратисты. Все им было не по нраву. Нет, говорили, не хотим в твое тридевятое царство-аналогуолмаяновое государство, наши дороги врозь.

Кряхтел, сипел носом и ворочился на шелковых простынях президент-муаллим, тщетно пытаясь прогнать тяжкую думу, пока изможденный этой пыткою под утро не впадал в сладостные объятия морфея. И снился всегда президент-муаллиму один и тот же сон. Будто восседает он на огромном троне прямо посреди столицы басурман – сеператистов и ложкой ест вишневое варенье. Изгнаны, якобы, проклятые вороги за тридевять земель, и теперь он, президент-муаллим, принимает парад своих храбрых войск. Машет ручкой марширующим колоннам и метко плюется вишневыми косточками по лбам своих министров, стоящих по струнке по левую и правую сторону трона. «Ну что, министры, великий я государь, али нет?», - испытывающее вопрошает он бедолаг. А те падают ниц и благоговейно восклицают: «Эперим, президент-муаллим! Яхши эдирсен!».

И марширующие войска вторят этим хвальбам громовыми раскатами. А затем трон медленно отрывается от земли и начинает уносить президент-муаллима ввысь, в облачное небо, там, где обитает предыдущий президент-муаллим. Но тщетно пытается наш президент-муаллим разглядеть в облачной пелене лик покойного батюшки. Даже судорожно машет ложкой в руке, дабы рассеять пелену, но батюшкиного образа не видать. И тогда президент-муаллим начинает истошно кричать: «Где же ты? Покажись и погляди на меня, каким я стал великим президент-муаллимом! Я заслужил вечную славу не меньше твоего! Я, великий, великий, великий!!!».

Крики во сне вырывались в явь и возлежащей рядышком царственной вице-президент-ханум каждый раз приходилось приводить в чувство бредящую во сне свою полубожественную супружескую половинку. «Успокойся, милый мой президент-муаллим, - заботливо и ласково шептала она мечущемуся в горячке супругу. – Ты, конечно же, великий. Вон сколько милостыни нашвырял холопам и сколько орденов и медалек понадарил челяди! Ни один президент-муаллим в мире не может похвастаться подобной щедростью… А с погаными басурманами-сеператистами как-нибудь расправлюсь я, когда стану президент-ханум. Клянусь, что славою победителя поделюсь с тобой поровну, и холопы наши будут тебя по-прежнему боготворить… Ну ты же обещал, мой зайчик, что в скором времени я стану президент-ханум…».

На этом месте мы прерываем свои описания, ибо пикантные подробности не свойственны приличным сказкам. Добавим лишь, что по утрам президент-муаллим уходил на работу взбодренный и осчастливленный всесторонней поддержкой вице-президент-ханум. Но, к сожалению, этого заряда радости хватало ему на день. А по истечении дня, ближе к ночи, его опять начинала терзать забота о треклятой терцелостности.

Так и жил-поживал президент-муаллим, вращаясь по замкнутому кругу, попеременно впадая в радость и печаль.

Посему и у сказки нашей нет классического конца. Но дабы окончательно не выбиться из рамок жанра, бросим с неба три яблока.

Одно для сочинителя этой истории, второе для тех, кто терпеливо выслушал этот сказ, и третье – басурманам-сеператистам, ухитрившимся испоганить счастливую жизнь президент-муаллиму тридевятого царства-аналогуолмаянового государства.